Министерство культуры России преподнесло петербуржцам и всем отечественным театралам замечательный подарок к юбилею любимого писателя-драматурга Антона Павловича Чехова. 29 января страна отметит 150-летие гениального автора искромётных пьес, которые славятся по всему миру. В честь круглой даты Министерство доверило петербуржскому «Балтийскому дому» проведение Всероссийского фестиваля «Дуэль» в период с 19 ноября по 15 декабря. За это время 10 российских театров из 8 городов продемонстрируют своё видение Чехова. Всего будет сыграно 5 пьес. Название «Дуэль» вполне себя оправдывает. Каждая пара дуэлянтов играет одну пьесу. В последний день фестиваля секунданты, они же члены жюри, выберут лучший вариант каждой постановки. По оценкам специалистов, силы участников равны, и работа у жюри будет непростая, хотя, несомненно, доставит ему немалое удовольствие. Пьесы и города, представляющие их, указаны в программе фестиваля. Итак, к барьеру выйдут следующие смельчаки: пьесу «Иванов» представляют два петербуржских театра, за лучшую постановку «Чайки» борются Красноярск и Пермь, честь своего «Вишнёвого сада» отстаивают Казань и Екатеринбург, «Три сестры» стали причиной дуэли между Новосибирском и Ульяновском. Но поистине символ и фаворит нынешнего фестиваля – чеховский невзрачный, но любимый, сильный духом и вселяющий в нас надежду «Дядя Ваня». В рамках фестиваля в здании театра «Балтийский дом» даже показывают отрывки из различных кино- и театральных постановок этой пьесы. За право увенчать лаврами победы своего «Дядю Ваню» вступят в поединок две столицы. Театры–соперники – титаны в своём мире. Одни имена звучат вызывающе: Российский государственный академический театр им. А.С. Пушкина (всем известный как Александрийский) выступает за Санкт-Петербург и не менее прославленный Государственный академический театр им. Евг. Вахтангова со стороны Москвы. Гостям, то есть вахтанговцам, петербуржцы любезно предоставили право первого выстрела. Поэтому московский «Дядя Ваня» шёл на сцене «Балтийского дома» 4 и 5 декабря. А хозяева барьера своим спектаклем закроют фестиваль. Главная особенность этой пары в том, что оба спектакля увидели свет в сентябре этого года. В Москве премьера прошла второго, а в Петербурге – одиннадцатого сентября. Режиссёры, бросившие друг другу вызов, - прославленные мастера Андрей Щербан и Римас Туминас. Щербан американский режиссёр румынского происхождения ставил «Дядю Ваню» в трёх частях мира: в Америке, Европе и Японии. В Петербурге он впервые работал с российскими актёрами. Римас Туминас родился в Литве, окончил ГИТИС и с 1979 года ставит спектакли в московских театрах. Для него нынешний «Дядя Ваня» также стал третьей попыткой, как оказалось, более чем удачной. Помимо режиссёров в дуэли участвует весь исполнительный состав. Как известно, в спектакле разыгрываемая актёрами драма должна оживать на фоне соответствующей эмоциям музыки. В качестве такого тыла Андрей Щербан использует танго Карлоса Гарделя, а Туминас специально написанное к спектаклю произведение Фаустаса Латенаса. Таким образом, ещё одна пара дуэлянтов задаст непростую задачу строгим секундантам-оценщикам. Ведь если звуки танго гармонируют с безумствами, которые творят актёры Щербана, и с проскальзывающими в речи их героев словами из четырёх иностранных языков, то гнетущая, захолустно-тоскливая, но безнадёжно-торжественная композиция Латенаса лучше всяких декораций передаёт атмосферу, в которой мы наблюдаем картины из деревенской жизни. Третья пара дуэлянтов – художественная. Здесь впервые появляется женщина. Сценография Карменчиты Брожбоу, соратницы американского режиссёра, в первые минуты шокирует. Представьте, мы приходим в зал, садимся в кресла и ждём действа. Но вместо этого при зажженном свете раздвигается занавес, и мы видим на сцене – зеркальное отражение зрительного зала Александрийского театра! Петербургские «Ведомости» предполагают, что художница была так впечатлена работой зодчего Росси, что не смогла не перенести это великое творение на сцену. В первом акте герои при полном свете разгуливают как по настоящему, так и по воссозданному залу, сидят в креслах и директорской ложе, выходят в импровизированный дверной проём с зелёной табличкой «Выход». Через некоторое время машинисты вывозят обитую красным атласом маленькую комнату, где, как невольники своих страстей и бед, томятся герои, тщетно пытаясь выбраться на волю. Во втором акте мы из этого своеобразного мира зазеркалья перемещаемся в настоящую деревню. По середине сцены стоит ёмкость с настоящей грязью, а сверху поливает настоящая вода, изображая настоящий дождь. Герои, кляня судьбу, обречённо мокнут под дождём, и, по точному описанию РБК daily, «валяются в грязи и ищут смысл жизни». Вахтанговский художник Адомас Яцовскис пошёл другим путём: он убрал со сцены всё лишнее, наносное. На чёрном фоне задника сцены – столярный станок, старые стулья, старый добротный диван и… луна. Ничто не отвлекает от синхронного, ленивого движения, от слов, мимики, невольно вырывающихся страстей. Обнажённая перед зрителем душа, и словно вызванная колебанием её струн, музыка Латенаса. Если между авторами постановок кипят такие страсти, то чего же ждать от актёрских поединков? Надо отметить, что обе труппы имеют одинаковые шансы на успех, если судить по их багажу опыта. А опыт, терпение и трудолюбие – это главные атрибуты в работе с двумя такими непростыми режиссёрами как Щербан и Туминас. Александр Владимирович Серебряков (профессор). Семён Сытник (Петербург) и Владимир Симонов (Москва) представили нам такого разного Серебрякова, что остаётся лишь разводить руками, спрашивая, неужели то и другое – это один и тот же Чехов? Профессор Сытника является в первом акте в театральной ложе, в белом костюме, движения его полны достоинства, манеры - хозяйской пренебрежительности к окружающим, уверенности, с какой собственник ждёт подчинения. Актёр изображает своего героя, по описанию газеты «Коммерсантъ-СПб», многоопытным лицедеем, настолько привыкшим к притворству и фальши, что всякое открытое проявление жизненной правды вызывает приступ физической боли. Он властно танцует танго с женой, а в конце победно тащит её вон со сцены. Владимир Симонов на 10 лет младше своего оппонента. Может быть, поэтому его Серебряков, по сценарию, докучающий всем старик, предстаёт перед нами, как самый что ни на есть живой, неистребимый фантом, то, выражаясь молодёжным языком, конкретно тормозящий, то скачущий по сцене, выделывающий чуть ли не акробатические номера. В нём, как и в остальных героях, проявляется тот самый гротеск, излюбленный Туминасом. Брезгливо-нисходительный тон, с которым профессор обращается ко всем без исключения, сменяется капризными, саркастическими нотками, когда наедине с женой Серебряков жалуется, что все в доме желают его смерти. Испуганным и умоляющим голосом он просит Елену Андреевну остаться, когда дядя Ваня приходит сменить её на ночном дежурстве в его кабинете. А профессорская походка блаженного небожителя - просто гениальная находка режиссёра и актёра! Подчёркнуто медленные передвижения из одного конца сцены в другой с сосредоточенным выражением лица и такими же ленивыми комментариями под конец вызывают смех зала. Ведь зрители предвкушают развязку - что последует за ожиданием, которое наполняет их, пока Серебряков движется. А он, как будто издеваясь, довершает свой путь и, бросая речь на полдороги, уходит за кулисы. Своеобразный символ души, стремящейся к большим делам, но оставшейся неудовлетворённой этими тягомотными деревенскими буднями, где царит лень, тлеют угольки бывших чувств, иногда, впрочем, ещё потрескивая и выбрасывая высоко вверх яркие искры. Что же делать после такой выходки, как ни смеяться. Все, кто окружают Серебрякова-Симонова, либо почитают его как Бога, либо смеются над своим бессилием. Что же касается рангов исполнителей, тут следует добавить, что заслуженный артист Сытник противостоит народному артисту Симонову. Хотя сословное равенство, как предписывают правила дуэлей, не соблюдено, во всяком случае, равенство мастерства здесь налицо. Елена Андреевна (жена профессора). Актрисе Юлии Марченко, пока не имеющей регалий, приходится играть в паре с народной артисткой Анной Дубровской. Вместе с мужем Елена Андреевна в исполнении Марченко восседает в директорской ложе в белом костюме, явно по парижской моде, и в гламурных солнцезащитных очках. Во втором акте она красуется перед влюблёнными мужчинами в смелом красном платье с большим разрезом, правда, в конце, попав под дождь, превращается в мокрую курицу, не сумевшую совладать с собой и обстоятельствами. Анна Дубровская в «Дяде Ване», как и во всех своих работах, является нам точно такой, как однажды описала её Федорова: «Актерская природа Дубровской двойственна. Она реальная, плотская, но она и загадка, словно все время ускользает от пристального внимания, от точных жестких определений, от каких бы то ни было рамок. Ее сценические создания — не портреты, писанные маслом, а скорее акварели, где много дымки, воздуха, а контуры слегка размыты». Эта натура, подмеченная орлиным взглядом Туминаса в Анне Дубровской – пожалуй, лучший образчик чеховской Елены Андреевны. Соня (дочь профессора). Петербургский «Коммерсантъ» замечает в героине Янины Лакобы умственную неполноценность. Эту работу молодой актрисы, где она предстаёт с длинной косой, в очках пугающего вида, в старых одеждах мрачных цветов, критики называют смелой и блестящей. Ещё бы, ведь на сцене милая, привлекательная актриса превращается в закомплексованный серый комочек. Красавица Евгения Крегжде также перевоплощается в жалкое бесформенное существо, в котором кроме веры и силы воли ничего не осталось. Кого же предпочтёт жюри в этом неразрешимом споре, где, казалось бы, не может быть победителя и проигравшего, покажет время. Михаил Львович Астров (доктор). У барьера Игорь Волков (Петербург) и Владимир Вдовиченков (Москва) – и этим всё сказано. Ни сложением, ни внешним видом не похожие друг на друга, оба играют одного заштатного ловеласа. Оба артиста столкнулись с трудностями при работе над спектаклем. Поскольку Щербан общался с актёрами в основном через переводчика, отслеживая правильность речи по интонациям, Игорю Волкову пришлось труднее всех – он не знает английского совершенно. Владимир Вдовиченков тоже делится впечатлениями с прессой: «Было ощущение неоправданного гротеска. Римас Владимирович всегда ставит в сложные ситуации, когда ты вынужден буквально ужом вертеться». Войницкий Иван Петрович (дядя Ваня). В работе над этим образом, кстати, единственным, у кого в пьесе есть оружие, сошлись не только два актёра с одним именем, но это единственные два дуэлянта, в биографии которых после имени следует одинаковая надпись: «народный артист России, лауреат государственной премии». Дядю Ваню называют «совестью собравшихся на сцене». Сергей Паршин (Петербург) и Сергей Маковецкий (Москва) – исполняют роль самого совестливого, самого внутренне сильного, мягкого и притягательного героя. Сергей Паршин старше своего оппонента, оба они – старше чеховского дяди Вани. Но это не мешает актёрам воплощать всю детскую наивность, неотделимую от неё чистоту души главного героя. Окладистая борода Паршина придаёт его дяде Ване более солидный вид. «Коммерсант-СПб» пишет о его игре: «Он кривляется, топает по-медвежьи, кричит, о том, что его жизнь пошла прахом, он увлечен самокопанием и саморазрушением, но при этом удивительно бережен по отношению к окружающим, а его любовь к Елене Андреевне и вовсе выглядит рыцарством». Сам актёр так говорит о своём герое: «Он не смотрит, уставив взор долу, и не начинает философствовать. Нет, дядя Ваня живой, он любит, ненавидит, взрывается. Как вулкан, когда булькает, а потом вырывается наружу». В самом деле, эпизод, в котором Войницкий пытается допрыгнуть до расположенной прямо над сценой директорской ложи, где сидит Елена Андреевна, показывает его склонность к отчаянным порывам. О том же свидетельствует монолог о неудавшейся жизни, когда он сидит в грязи и от отчаянья мнёт мокрую землю, а, не находя слов, чтобы выразить тоску, срывается на крик. (Видимо, один из интернациональных приёмов Щербана, которые он так стремился открыть в Чехове для мира – это типичный западный крик души). Что же до нашего, невестернизированного дяди Вани, в противоположность Паршину, Маковецкий вовсе не представляет себя вулканом. По словам актёра, в его герое нет, и не может быть злости. «Дядя Ваня – это удивление, это наивность, это открытие». Громкие слова, которые говорит этот человек с неуверенной походкой, в мешковатой одежде, звучат парадоксально. Если в Войницком Маковецкого что-то и булькает, то очень тихо, в такт его бесполезной, по сути, жизни. Он не совершает резких движений: не с рыцарством Паршина, а с непонятной для самого себя тоской бродит за Еленой Андреевной, повторяет её движения, доверчиво выпивает с Астровым, правда, за сценой. Здесь ещё одно различие с Щербаном, у которого пьяный Астров разгуливает в семейных трусах. В целом, Паршин и Маковецкий показали достоверного разочарованного в жизни человека. Вахтанговец Владимир Симонов так комментирует постановку Туминаса: «Это не дикий эксперимент над Чеховым. Это попытка понять его в 2009 году. Мне кажется, что по-другому его играть сейчас нет смысла. Когда все герои после выстрела дяди Вани наступают рядком на него – это символ спектакля, показывающий жернов, в котором каждый со своей проблемой, каждый прав, и каждый видит жизнь по-своему. А жизнь она перемалывает всех, перемалывает, и ставит всех на свои места». Как бы режиссёры ни ставили своего «Дядю Ваню», оба сходятся в одном – Чехов был прав, когда все свои пьесы называл комедиями. Андрей Щербан: «Чехов же доктор. Он смотрит на всё объективно. В его пьесах нет мелодрамы». А Римас Туминас и вовсе говорит о писателе, как о соавторе: «Чехов нам помог. Говорим ему: спасибо – но рассказывать мы будем свою историю. И он не обидеться: конечно, конечно, рассказывайте! Чехов же как песня народная. Её можно напевать, возвращаться к ней, ставить…». И будто в унисон своему режиссёру, Сергей Маковецкий говорит в интервью: «Сколько будет ставится пьес, столько люди и будут понимать, что такое комедия. Может быть, наш поиск надежды и есть комедия. В том, что мы говорим одно, думаем другое, хотим третье – и это заметно во всех персонажах?». У Щербана в конце второго действия среди туч появляется кусочек голубого неба, а Туминас пошёл дальше и позволил своему Войницкому увидеть то самое «небо в алмазах», о котором так надрывно и трогательно звучит монолог Сонечки. Кто профессиональнее сыграет чеховских героев с одинаково несчастливыми судьбами, решат секунданты. А зрители, не мудрствуя лукаво, могут насладиться современным, всегда оставляющим кусочек счастья, одним словом, вечным Антоном Павловичем Чеховым.
